Глава 48

Утром Георгий заехал за мной и доставил до гостиницы. Высадив возле начала пешеходной зоны, объяснил, глядя мне в глаза прямо и открыто:

— Я сейчас куплю что-нибудь перекусить, а ты собери свои вещи.

Я согласно кивнула и пошла. Не просто переодеваться в дорогу, а собирать вещи… ну и что? Просто нужно было определиться — на сколько дней. А на сколько? Этого я не знала, думаю, что не знал и сам Георгий. Взять необходимый минимум? Да. И обязательно — теплую кофту.

Быстро собрав пакет с вещами, сходила в душ и привела в порядок все, что положено держать в порядке. Посмотрела в зеркало и выдохнула сквозь зубы — на скулах проступили лихорадочные пятна румянца, на носу — бисеринки пота. Опять плеснула в лицо холодной водой — срочно нужно было успокоиться. А еще — снять линзы и надеть очки.

Почти всю дорогу — три часа осторожной и неспешной езды по горной трассе, Георгий развлекал меня рассказами о красотах Кавказа. Сравнивал их с местными пейзажами, погружаясь в подробности описания водопадов и закатов. Рассказывал о феномене радуги, которая рисовалась прямо перед глазами, поднимаясь из ущелья… Я была благодарна ему за то, что он милосердно забалтывает меня, не давая слишком нервничать и чувствовать неловкость. Я так заслушалась, что в свою очередь поделилась воспоминаниями о давней поездке с родителями в Финляндию.

В одном месте, довольно высоко уже над уровнем моря, открывался потрясающий вид на долину с виноградниками на склонах и оливковой рощей в самом низу. Даже с высоты видно было, какие могучие и древние деревья это были. В прошлый раз, когда мы проезжали здесь с папой, я просила его остановиться, чтобы сфотографировать пейзаж. Георгий притормозил в этом месте сам и предложил выйти размяться и не спеша полюбоваться видами.

Выйдя из машины, мы прошли на каменистую площадку. Я даже успела бросить взгляд на эти самые красоты, а потом мне на плечи опустились его руки и я согласно развернулась навстречу. Мы целовались… Первый раз и почти до потери сознания. И теперь я уже могла… я отвечала так же жадно, как и он, и страшно спешила куда-то… Добралась наконец до его волос, зарылась в них обеими руками, потом почти не почувствовав, что почти выдираю их, зажав в горстях. В ответ мне больно прикусили губу, и я очнулась, загнанно дыша. Мы смотрели друг на друга сумасшедшими глазами. Георгий хрипло выдохнул:

— Не хотел… первый раз в коридоре и наспех, но и так тоже… Поехали, Катя, поехали… — тянул он меня за руку к машине. Красивые виды продолжали проплывать за окнами, но мы молча и сосредоточенно уставились вперед по курсу, отсчитывая последние километры пути. Я боялась смотреть на него. Вернулись ощущения той ночи, но только масштабы были уже другими. Это была та самая потребность почти до невыносимости, о которой он говорил когда-то, а я тогда еще не понимала.

Машина свернула с основной дороги, проехала по грунтовке и остановилась возле площадки, на которой стоял лагерь. Георгий вышел из машины, обошел ее, открыл для меня дверцу и протянул руку, почти выдергивая меня на себя и впечатывая в свое тело.

— Катя, ты разрешаешь? Ты… мне… разрешаешь?

Я плохо помню — как открывали дверь в мой домик, как теряли одежду по дороге до кровати. Безумие… буйное, неконтролируемое безумие — вот что это было. Я даже не осознала, не поняла момента проникновения, потому что как раз в этот миг тело пронзило острым наслаждением — до солнечных вспышек под веками, почти до слепоты распахнутых потом в никуда глаз! Со временем я стала видеть его лицо над собой и смотрела внимательно и сосредоточенно в сумасшедшие, бешенные, потемневшие почти до черноты глаза. Видела словно в крике искривленный рот… Сжав веки опять — с силой, почти до боли, слышала протяжные хрипы, стон… сама что-то… Вспышка… полет! Наконец приятная тяжесть мужского тела укрыла меня, окутала собой, даря изумительное ощущение уютной близости. Безумие, это было настоящее безумие…

Когда мы уже смогли нормально дышать, а не надсадно хрипеть, Георгий подгреб меня к себе, целуя в макушку.

— Пускай будет — Георгий. Длинное, неудобное, но очень ласковое имя, когда ты его… рычишь.

— Я рычу…

— Да, — мечтательно протянул он, — ты рычишь, как… тигрица.

— А… ну да… ужас… — проваливалась я в сон, непонятно…

— Поспи, — выпустил он меня из рук и встал с постели. Укрыл простыней и погладил по волосам.

— Тебе еще нужны будут силы, — еще слышала я, уходя то ли в сон, то ли в бессознательное состояние.

Через некоторое время он разбудил меня, заворачивая в простыню и поднимая на руки.

— Мы переезжаем, не пугайся, — шептал мне на ухо, вынося из домика. Я осмотрелась — он нес меня туда, где раньше ночевали они с папой. Внутри две кровати были составлены вместе, а на них навалены матрасы — вдоль и поперек. Пока я рассматривала это, простыня, стянутая с меня, накрыла этот… сексодром. Меня переместили туда же, и в этот раз все было более… осмысленно, я переживала все уже осознанно, наслаждаясь каждым касанием — и неспешным и жадным, каждым поцелуем — и нежным и на грани жесткости. И с ума сходила от этого!

Потом мы долго лежали, обнявшись, и отдыхали. Он тихо рассказывал мне:

— Вначале я не верил сам себе — что со мной могло такое случиться, и долго присматривался к тебе. С недоверием, но уже чувствуя потребность видеть. Я стал спешить на работу и, используя каждую удобную минуту, пытался увидеть в тебе то особенное и тайное… искал тот твой взгляд. Но ты спряталась, закрылась и только иногда, когда думала, что я не вижу… А потом я отчетливо понял куда все это может завести и стал еще и уважать тебя… очень крепко уважать. Тоже стал скрывать то, что чувствую и просто наслаждался тем, что ты рядом, любовался тобой. Я открыл для себя, что женский затылок это…

— Японцы считают, что это едва ли не самая сексуальная часть женского тела, — довольно улыбалась я, — я читала твои стихи.

— Я открыл для себя это, — повторил он, не давая сбить себя с мысли: — И частенько зависал так конкретно, что это заметил даже Дикер и вызвал меня на разговор. Наверное, всерьез усомнился, что в таком состоянии я смогу выполнять свои обязанности.

— А? — замерла я.

— Мы поговорили. Я ушел бы оттуда, Катя, потому что это было мукой — видеть тебя, понимать, что никогда ничего не будет, а потом и убедиться в этом.

— Ты видел меня тогда? — замерла я под его рукой. В конце концов, тема Сергея когда-нибудь должна была всплыть в наших разговорах.

— Я тогда ужрался так, что первый раз за многие годы не пошел домой, а явился ночью на работу. Дежурил Андрей, он приютил меня, и ответил на звонок Лены, успокоил ее. А утром мне показалось, что я вижу мираж, что у меня начались галлюцинации — травонулся тогда конкретно. Был выдран Дикером во второй раз и взял себя в руки. Уйти я не мог — они обещали деньги для Саши. А еще он сказал, что им очень не хочется тебя терять. Он пытался сделать все, что только мог. Зная и о тебе и обо мне. Все знали.

— Только не я.

— Ночью я бредил твоими волосами, они снились мне, — мечтательно тянул он, — представлял себе черные шелковые простыни, твои светлые косы и я распускаю их, пропускаю сквозь пальцы. Я не прощу себе, что протянул тогда лапу и загубил такую красоту… В длинных женских волосах точно есть какая-то магия, настоящее волшебство.

— Ты все-таки поэт.

— Только в том, что касается тебя…

Мы говорили и говорили — о серьезных вещах и о глупостях, и даже эти глупости сейчас казались важнее всего остального на свете. Потом решили, что пора вставать — нужно было поесть и натаскать воды в душ, чтобы она согрелась хотя бы к вечеру.

— Если что — здесь есть походная газовая плитка с маленьким газовым баллоном, — рассказывала я, доставая из багажника «Нивы» сумку-холодильник и пакет с продуктами. Там же почему-то лежала и моя гитара.

— Ты взял с собой музыку?

— Это тяжелая артиллерия, — покаянно признался Георгий, — на тебя действует убийственно и безотказно. Но она не понадобилась и это хорошо. На еще один романс меня не хватило бы.