— Скромненько, — отметила я неловко. Петь дифирамбы здесь было нечему.

— Фигня, — легко отреагировал на это папа и потащил меня к противоположной входу стене с балконной дверью, остекленной в самый пол. Мы вышли на балкон, и я ахнула…

Невысокий дом почти полностью затенялся деревьями, растущими выше по склону, тень падала и на длинный широкий балкон, который опоясывал дом со стороны моря. Пол здесь был выложен шершавой плиткой песочного цвета. У стены, возле каждой двери, выходившей на это подобие террасы, стояли легкие пляжные кресла со столиками. На креслах лежали матрасики — синие в белый горох, как и собранная сейчас маркиза. Кованое ограждение балкона увивали плети неизвестного мне растения с большими алыми цветами на них. Сказочно красиво! Я скользнула взглядом по этой уютной красоте и уставилась на море, которое виднелось справа — за зеленью деревьев и красными крышами, сбегавшими вниз.

— Бли-ин… — нормальный словарный запас тут не подходил, просто не было времени подбирать слова, потому что из души рвалось!

— Ты, как тот русский, что приехал из Парижа и описывал его на эмоциях — глянул вправо…. кхм, — смеялся папа.

— Точно. Слов нет, — подтвердила я.

— Вот из-за этой красоты я и взял дом. Ее позже пристроили — на металлических столбах, обложенных камнем. Посмотришь потом, там внизу выход в крохотный садик — три на шестнадцать метров. Садик здесь тоже редкость — места мало.

— А где люди? — прислушалась я к тишине в доме.

— А что им тут делать? Люди все на пляже или на экскурсиях — морских, горных. Завтрак в девять, а до этого многие успевают даже позагорать — с шести до девяти самый загар — косые лучи и пляж полупустой. А обед и ужин уже в городе — здесь куча замечательных харчевен. Собственно, сам дом нужен, чтобы переночевать да вещи сложить. Разбирай свои, я освободил тебе две полки в шкафу.

Я оторвала взгляд от моря и вернулась в показавшуюся теперь темной и тесной комнату.

— А кандей тут есть? Ага! — обрадовалась я, увидев искомую коробку на стене.

— Включим на часок перед сном, чтобы охладить стены, больше не имеет смысла, среди ночи с моря потянет прохладой и можно открывать дверь — заслон от комаров на магнитах, — пощелкал он застежками.

— Если хочешь, сходи сейчас в душ — в обоих концах коридора есть туалеты с мойками и душевые, там очень чисто — Мария убирает два раза в день. Переоденешься, и потом сходим, посидим над морем, но пока только под тентом. На солнце в полдень выходить не стоит. А поплаваем вечерком, после семи. Что это у тебя? — протянул он руку к простой бумажной папке, завязанной тесемочками, которую я выложила на стол.

— Это все, что осталось от марки, папа, — честно доложила я.

Он развязал тесемки и разложил на письменном столе фотографии и листы бумаги разного формата с отпечатанным текстом. Какое-то время растеряно смотрел на них, ничего не понимая, и я объяснила:

— Это Саша Микулин, Дина Маловерцева и Горик Ивлев — дети, которым будут делать операции в частной израильской клинике Герцлии. За те деньги, что выручили за марку. Я отдала ее человеку, у которого болен сын и попросила, чтобы деньги расходовались исключительно на детское лечение, но… — развела я руками, криво и виновато улыбаясь: — Они поняли это слишком буквально. Представляешь?

— Пока нет, Катя, не представляю. Совсем, — резко ответил папа.

— Ты сердишься, что я отдала марку? — насторожилась я.

— Не говори ерунды, рассказывай дальше, — присел он на софу рядом со мной, рассматривая фотографии.

— Эти документы я получила перед самым отлетом. Их выслала жена того человека, с которым я работала — Лена. Истории болезней скопированы с согласия родителей детей, и сделаны фото — они собирались отчитываться передо мной по каждому ребенку. Дети все из нашего города и области, папа. Лена отбирала их вместе с лечащим врачом своего мальчика — вот ее данные. Пока одиннадцать человек — тех, у чьих родителей хватало денег на авиабилеты и проживание там — на месте, — расстроено развела я руками.

Папа обнял меня за плечи и притих рядом. Немного помолчав, я объяснила:

— Слишком буквально поняли — только на само лечение, понимаешь? А те, у которых на дорогу денег нет…

— Глупости говоришь. Ты не отказала кому-то конкретно, а вылечить всех нуждающихся за эти деньги невозможно в принципе. Какая разница — пятнадцать тысяч зарплата у родителей или сорок пять? И там и там дети, и лечение было одинаково недоступно для них. Я уверен, что детей олигархов и по-настоящему обеспеченных людей в списке нет. И ты сама подумай — деньги пошли не на дорогу, а исключительно на лечение, значит что? Эх, ты! Значит, больше детей вылечат, а на дорогу и проживание родители всяко деньги найдут, эти суммы несопоставимы. Наши, значит, дети? — резко переспросил папа.

— Ты все-таки сердишься…

— Да… я не просто сержусь, а злюсь, Катя, но только не на тебя. Просто хорошо, что это наши дети.

— Человек, который там — в Израиле, помог продать марку, взял плату за это лечением двух малышей его небогатых знакомых. И деньги еще остаются. Просто у этих троих уже были собраны документы, а у родителей готовы загранпаспорта. И, наверное, на операции существует какая-то очередь…, я ничего не знаю об этом, папа.

— А что же фоток только три, если детей одиннадцать? — не понял папа.

— Я дала телеграмму перед отлетом сюда: «Отчеты не требуются, полностью доверяю вам». Так что фото больше не будет. Ты и правда — не сердишься? Марку продали на полмиллиона дороже, это очень большие деньги.

— Значит, все-таки Блашке… хммм… Нет, Катюша, на тебя я не сержусь — на что тут сердиться? Эта марка никогда не была нашей, так что все правильно. Ты же сама это чувствуешь. Вот прапрадеду твоему — респект… помянуть его нужно, как положено — в храме, — согласно качнул головой и вдруг резко сменил тему: — Ты в душ идешь? Нет? Тогда бери купальник и пару полотенец — в шкафу и айда. А крем от солнца и большая шляпа у тебя есть?

— Шляпа…? — вспомнила я рассказ бабушки и улыбнулась, пожимая плечами: — Нет шляпы, даже панамки нет, а вот крем есть. Шляпу я хочу… очень.

— Купим тебе шляпу — с ленточками и цветочками, — прищурился довольно папа, — я знаю, где они продаются.

Я не показала ему письмо Лены, что прилагалось к медицинским документам. В нем она благодарила — от всего сердца, такими словами, от которых сжималось сердце. А в конце было:

«Вы даже не представляете себе, Катя, как МНОГО сделали для нашей семьи. И не только для Сашика — мне Вы подарили огромное женское счастье, на которое я уже не надеялась и от которого добровольно отказалась. Сейчас я счастлива так, как только может быть счастлива любимая и любящая женщина. Даже не думайте, что это счастье куплено на Ваши деньги. Просто теперь я могу позволить его себе…»

Глава 34

Что такое лето на юге у теплого моря? Я решила, что это земной рай и никак не иначе.

Мы не спеша шли по улочкам меж основательных домов-малоэтажек, украшенных вывесками в основном на английском языке и с цветочными вазонами в кашпо из гнутых прутов на стенах. А еще бросались в глаза хрустальной чистоты стекла в окнах, огромное количество цветущей и нет зелени, а впереди ярко синело оно — Адриатическое море.

Поскольку мы собрались покупать шляпу, папа вел меня к магазинам, а я тихонько сопротивлялась. Посмотреть хотелось абсолютно все, может и прикупить что-то новенькое, но не начинать же с барахолки?

— Нос весь облезет, и солнечный удар получишь — оно тебе надо? И большие очки нужно купить — на пол лица, только такие по-настоящему защищают глаза от солнца, а не твои оттопыренные пиндюльки.

— Все время будем лазить по горам? — оглядывала я довольно круто спускающиеся к набережной улицы.

— Мы в самом центре, Катюш, здесь все рядом, много ходить не придется. Разве только в крепость — обойти по крепостной стене почти весь Старый город? Тут есть древняя крепость пятнадцатого века. Это сделаем обязательно, но туда лучше рано утром, а не по жаре. А вот сами пляжи… там, к сожалению, тесновато, но мы вдвоем с тобой сильно хитрые, так же?